- Я не буду тебя задерживать. Я бы хотел еще исполнить какое-нибудь твое желание, ведь ты пострадал из-за меня.
- У меня только одна просьба. Мои мучители, окутав меня рыболовной сетью, сняли с меня мой славный меч-кончар. Пока я не отберу его у того хвастуна, который осмелился носить его, не разрешишь ли ты на время взять светлую саблю у одного из твоих джигитов?
Молодой хан отцепил с пояса свою саблю, украшенную бирюзой, сердоликом и яхонтами, и передал Кара-Бургуту.
- Носи ее со славой и вынимай из ножен только против врагов нашего племени, а не против мирных караванных путников. Этот благородный вороной конь, на котором ты сидишь, отныне тоже твой. На нем ты отправишься в поход против врагов родины.
- У меня еще одна к тебе просьба,— сказал Кара- Бургут.
- Говори!
- Не можешь ли ты, знающий все, что делается в шахском дворце, сказать мне, что стало с девушкой нашего туркменского племени по имени Гюль-Джамал? Ее насильно увезли шахские грабители, сказав, что она поступит во дворец для увеселения престарелого шаха.
- Знаю. Для этой девушки Гюль-Джамал шах приказал поставить особую юрту в одном из дворцовых садов. Но девушка оказалась гордой и непокорной. Я боюсь, что и ее постигнет печальная участь всех непокорных пленниц нашего шаха.
- Спасибо тебе, мой великодушный избавитель! — сказал Кара-Бургут.— Если тебе нужна будет моя жизнь, призови меня, и я приеду немедленно, хотя бы мне пришлось пробираться через горы и пропасти.
. Кара-Бургут повернул вороного коня и поскакал в свою пустыню. Вскоре он переменил направление и выехал на дорогу, которая ведет в сторону прекраснейшего из городов — утопающего в садах Самарканда.
Медленно шагал конь, а джигит пел:
Мне ветер поет, как дальний привет любимой...
Возможно ль внимать приветам таким бесстрастно?
Пускай впереди, за каждой скалой, погибель,—
На каждом пути она сторожит безгласно...
Кара-Бургут так задумался, что его чуть было не смяли несколько джигитов, скакавших во всю конскую прыть, крича:
- Дорогу! Дайте дорогу! Гонец к падишаху! Письмо в собственные руки падишаха.
Несколько всадников мчались в клубах пыли, таща за собой натянутый аркан, конец аркана был прикручен к луке седла. Гонец, привязанный к коню веревками, на всем скаку крепко спал, раскачиваясь и мотая головой.
Видно, конь гонца делал последние усилия, чтобы доскакать до ворот города; он хрипел, бил хвостом и несся только потому, что его тащили на аркане скакавшие впереди джигиты, обычно сопровождавшие шахского гонца от одного селения до другого.
Вдруг на полном ходу конь рухнул на землю. Всадники остановились, соскочили с коней, пытались поднять, обессиленного, загнанного коня, но напрасно: кровь полилась из его ноздрей на пыльную дорогу.
Гонец, как упал, так и остался лежать. Он только сказал: «Важное письмо шаху от его дочери, осажденной бунтовщиками в крепостной башне. В Самарканде восстание всех жителей против шахских палачей и сборщиков податей. Жители их режут и куски тел вешают на тополях. А мне все равно умирать...»
Сказав эти слова, гонец положил голову на кулак и закрыл глаза. Кара-Бургут подъехал к гонцу и сказал:
- Дай мне твою кожаную сумку. Я сам доставлю письмо в руки падишаха. А ты не валяйся здесь рядом с околевшим конем, а ложись там, в тени дерева, и хорошенько выспись. Я знаю, что ты не очень торопишься доставить письмо и тебя приходится насильно тащить, так как за «черную», плохую весть шах гонцу отрубает голову.
- Я тоже думаю, что мне лучше отдохнуть здесь,— сказал запыленный гонец и отдал Кара-Бургуту свою сумку. Отойдя в сторону, он повалился на траву под деревом и захрапел.
Кара-Бургут, зацепив конец аркана за луку седла, крикнул: «Вперед! — и все всадники снова помчались по дороге к столице шаха.
