Западная Европа под ударом монголов
Из летописных источников:
« После падения Киева в декабре 1240 года старший из внуков Чингисхана, Батый, во главе пятисот тысяч конных монголов, выступил для покорения западного христианства.
Первой на его пути была Польша. Зимой 1241 года монголы вторглись в Малую Польшу, взяли и сожгли города – Сандомир и Краков.
Затем Батый разделил свое войско. Одна, более многочисленная часть пошла через Карпаты на королевство Венгерское, другая направилась на север, в Великую Польшу, а отсюда прямо к границам Чехии…»
…Уже несколько дней татары штурмовали Сандомир. Осада города сразу пошла успешнее, когда к стенам крепости прибыл с отрядом своих «бешеных» всадников сам джихангир Бату- хан. Сопротивление вскоре было подавлено.
Въехав на главную городскую площадь Бату-хан обратил внимание на величественный каменный дом с двумя высокими башнями.
- Это жилище ляшского бога?
- Ты верно сказал, - подтвердил переводчик. – Это костел латынян, а рядом длинное каменное здание – это монастырь, где живут монахи, посвятившие себя молитвам и переписке священных книг.
- Я хочу увидеть, как молятся здешние латынские шаманы. Пусть они споют мне свои песни! - Бату-хан направил коня к дверям костела.
В костеле Бату-хан проехал между двумя рядами деревянных скамеек и остановился перед алтарем.
- Где же певцы? И монахи, служители этого дома? Почему они до сих пор меня не встретили и ничего мне не поют? Приведите их сюда.
Сойдя с коня, Бату уселся, подобрав ноги, на широком резном кресле, обитом зеленым бархатом. На нем во время богослужений обычно сидел сандомирский воевода.
Нукеры бросились исполнять приказание Бату-хана, и вскоре притащили старого священнослужителя в длинной черной сутане с костяными четками в руках. Старик не выказывал страха. С трудом подойдя к Бату-хану, он остановился, близорукими глазами всматриваясь в лицо грозного татарского повелителя.
- Скажи мне, старик, где все твои шаманы? Почему они попрятались?
Ксендз, подняв глаза к небу, медленно перекрестился.
- Пан, бог призвал к себе души всех братьев нашей святой обители. Они бесстрашно сражались против врагов веры Христовой и пали на стенах нашего несчастного города, перебитые твоими жестокими воинами. Я один остался в живых, чтобы сторожить этот святой храм и молиться о моих погибших братьях.
- Я ценю таких храбрых противников. Хаджи Рахим! Где Хаджи Рахим?
Из группы приближенных Бату-хана, стоявших позади кресла, вышел летописец и мудрец Хаджи Рахим, с белой чалмой на голове, в длинной темной одежде, подпоясанной куском полосатой ткани. Он выделялся среди блиставших оружием соратников Бату-хана своим скромным, почти бедным видом.
- Мой почтенный учитель! Позаботься о старике и расспроси его об этом латынском доме бога и о его шаманах, погибших на стенах города. Ничто не должно быть упущено и забыто в книге моих походов.
- Слушаю и повинуюсь, великий хан! Позволь только предложить нечто из того, что заслуживает внимания: ты пожелал, чтобы тебе здесь пели молитвы, какие поются ляшскому богу. А петь некому! Рядом же на площади я видел певца, который ходит из города в город и поет песни. Он избит, и кровь стекает по его лицу. Но он продолжает гордо стоять на груде камней и смело поет. Воины его зарубят, а он бесстрашен…
Бату-хан обратился к одному телохранителю:
- Приведи с площади певца!
Вскоре тот вернулся, ведя под руку бедно одетого юношу с белокурыми кудрями до плеч. Одной рукой тот держал лютню, другой прижимал платок к голове. По лицу стекала алая кровь. Ноги в широких шароварах были без сапог: татары успели уже их стащить.
- Пускай поет! – сказал Бату-хан.
Тогда певец, отбросив окровавленный платок, попробовал струны лютни. Он запел хриплым, но полным глубокого чувства голосом, а переводчик тихо переводил:
Заплакали в селах, будто на погосте:
Ой , лихо нам, лихо! – Пепел да кости!
Татарва конями хлеба потоптала,
Девиц полонила, сынов порубала,
Ой, лихо нам, лихо!
- Так и надо народу непокорному! – сказал Бату-хан. – На то и война!
Батыю поганому ночью не спится …
Переводчик запнулся, но под грозным взглядом Бату-хана робко продолжал переводить:
- Что ж тебе, Батыю, не спится, не лежится.
«Человечьей крови я хочу напиться…»
Ой, лихо нам, лихо!
Поганцу языческому… Народа мучителю…
Переводчик остановился, но против ожидания Бату-хан, видимо, остался доволен и заметил:
- Великий правитель и должен быть жесток.
Ой, лихо-то, лихо, - да ворогам нашим!
Будете снопами лежать вы в могиле!
Встань же, отчизна, в славе и силе!
Встань, наша мати, рви свои путы,
Бей и гони ты ворогов лютых.
Бату-хан слушал невозмутимый, непроницаемый. Певец, обессиленный, вдруг зашатался и прервал песню. Его колени стали подгибаться. Изо рта по подбородку поползла кровавая змейка. Выпавшая из рук лютня жалобно зазвенела.
