Дверная занавеска заколебалась, и большая квадратная ладонь, просунувшись, ухватилась за боковую деревянную стойку. Послышались сердитые крики.
- Это чужой! Это не наш! — прошептал Бату-хан схватил лук, натянул его, и красная стрела, пронзив ладонь, впилась, дрожа, в деревянную стойку двери. Рука исчезла, унося стрелу.
Голоса затихли. Бату-хан ударил колотушкой в бронзовый щит. Вошел дозорный в длинной монгольской одежде, в кожаном шлеме с назатыльником, с коротким копьем в руке.
- Кто порывался пройти сюда?
- Гонец от Гуюк-хана. Он пытался оттолкнуть меня, показывая золотую пайцзу, и лез без разрешения в шатер. Я выхватил меч и ударил его рукоятью по зубам. Я сказал, что если он сделает еще шаг, то мой меч пронзит его грудь под ребро...
- Ты поступил как верный нукер,— сказал Бату- хан. — Я возвеличу тебя. Где сотник Арапша?
- Он потащил гонца в свою юрту.
- Для чего?
- Чтобы отрезать ему левое ухо…
Бату-хан задумался, его глаза скосились. Потом он рассмеялся:
- Как тебя звать?..
- Мусук.
- Где я тебя видел?
- Ты меня видел, когда я ловил для тебя гнедого жеребца. На нем теперь ездит сотник Арапша. Он меня взял в свою сотню.
- Узнаю Арапшу. Плохо тем, кто становится ему на дороге. Но он не забывает тех, кто оказал ему услугу. Ступай.
Дозорный ушел. Бату-хан снова начал говорить, обращаясь к Хаджи Рахиму:
- Я веду войска на запад и знаю, что я там встречу. Мои лазутчики и купцы, посланные мной в земли урусутов, мне все рассказали… Я покорю урусутов и те народы, которые живут дальше, за ними. Покорить урусутов, этих лесных медведей, будет нетрудно. Они все разбиты на маленькие племена, и их ханы — коназы ненавидят друг друга. У них до сих пор не было своего Чингисхана, который собрал бы их в один народ. Я посажу в их городах моих баскаков, чтобы собирать налоги, а сам пойду дальше, до Последнего моря — бросать под копыта моего коня встречные народы... Тогда на всю вселенную опустится монгольская рука!..
В шатер бесшумно вошел грузный и широкий Субудай-багатур. Он круто повернулся к двери и, подняв руку к широкому уху, внимательно прислушался. Видна была только его сутулая круглая спина в старом синем шелковом чапане, покрытом жирными пятнами. Затем, недовольно косясь на Хаджи Рахима, он подошел, шаркая кривыми ногами, к Бату-хану, кряхтя склонился до земли и опустился на колени. Бату-хан выждал, пока он выполнил обязательный земной поклон, и попросил старого полководца сесть рядом.
Субудай опять покосился на Хаджи Рахима и вздохнул, громко сопя.
- Говори все, не бойся! Мой учитель предан мне и молчалив, как придорожный камень.
- То, что я говорил раньше, подтверждается. Гуюк - хан привел сюда, к нашему лагерю, свою тысячу. Я усилил охрану и приказал, чтобы никого близко не подпускали. Другие ханы тоже прибыли, вопреки приказанию, с отрядами по нескольку сот воинов. Более крупные их отряды стоят недалеко, и, если ханы поднимут тревогу, войска могут явиться сюда немедленно.
- Что же делать? Драться?
- Это будет видно сегодня вечером. «Бешеные» и «непобедимые» наготове...
…После разборки с Гуюк - ханом, на великом совете чингисидов, Бату - хан собрал своих верных советников и выслушал их мнение по мучившему его в последнее время вопросу – Нужно ли идти на урусутов или отступить для отдыха к Синему морю? Высказались все, и великая шаманка Керинкей-Задан, и боевой учитель джихангира Субудай-багатур и многие другие ханы.
…В юрте было тихо, все ждали, что скажет Бату - хан. Ослепительный, зажмуря глаза, говорил:
- Мне многие, у кого душа трясется, как овечий хвост, говорят: «Зачем идти на урусутов? Там непроходимые старые леса, где бродят колдуны и им служат медведи. Лучше уйти в степи, к Синему морю, где ветер гонит волны серебристого ковыля, где пасутся стада белых быков, белых баранов, белых коз. Там кочевать привольно…». Где мой учитель, Хаджи Рахим?
Из-за широких спин монгольских ханов поднялся факих, сухой, изможденный, с длинной седеющей бородой, в высоком колпаке дервиша.
Скрестив руки на животе, он тихо сказал:
- Внимание и повиновение! Я слушаю тебя, Бату- хан!
- Как поступал Искендер Двурогий, когда предпринимал поход? Искал ли он земли с хорошими пастбищами?
- Нет, джихангир, он искал только отряды своих врагов и обрушивался на них, как падающий с неба беркут.
- Съедал ли он перед боем своего лучшего вороного коня?
- Нет, джихангир! Своего любимого вороного жеребца Буцефала он водил с собой всюду в походах, даже когда Буцефал сделался старым.
- Спасибо тебе, мой мудрый и верный учитель, Хаджи Рахим. – Завтра мы снимаемся с нашей стоянки. Войско пойдет девяносто девятью черными потоками и ворвется в рязанские земли.
