Имтиаз, как я теперь заметил, был совсем рядом со мной во втором ряду, и я мог видеть, как его глаза мигали во время движений. Когда наступала пауза, глаза оставались открытыми или закрытыми, в зависимости от состояния в момент, когда прекратилось движение.
Спин Дил, стоявший сбоку от меня, опершись спиной на стену, как и остальные зрители, тронул меня за руку. Я придвинулся к нему.
- Можешь говорить, если хочешь, — сказал он, — ты им не помешаешь.
Я заметил, что эти индийские зрители, в отличие от всех других индийских зрителей, которых я когда-либо видел, вели себя так тихо, как будто их совсем не было здесь. Никто не плевался, не жевал пан, не чесался, не прочищал горло и даже не кричал шабаш! Я спросил Спин Дила, как долго продолжаются сессии.
- Все зависит от Бадгиаха (монарха), — сказал он, указав на предводителя каландаров. - Что ты сам об этом думаешь?
Я сказал ему, что не знаю. Мне казалось, что в некоторых чертах это напоминает суфийские ритуалы, которые я видел в других местах. Вот и все.
- Это все, что оно есть, — ответил он.
Вдруг мне стало холодно. В этом подвале было действительно очень холодно, несмотря на то тепло, которое должны были выделять участники действия. И почти немедленно, как только эта мысль пришла мне в голову, предводитель хлопнул в ладоши, и собрание закончилось. Имтиаз и его дядя присоединились к нам и привели с собой Бадшаха. Он небрежно пожал нам руки, как скучающий бизнесмен. Только сейчас я заметил, что на нем были очки, и он сутулился, как книжник.
- Пойдемте ко мне домой, уже поздно, — сказал он и провел нас мимо молчаливо рассасывающихся дервишей к маленькой машине, припаркованной снаружи.
Глава каландаров оказался, как ни странно, владельцем газеты. Он подвез нас к удачно расположенному небольшому дому в новой части столицы, сияющему светом и обставленному в самом современном стиле. Здесь, разувшись, чтобы не испортить кашмирские ковры нашего хозяина, мы вскоре сидели в комфортабельной комнате, украшенной персидскими миниатюрами Могольской школы.
Бадшах был, как многие индийские мусульмане, частично могольского происхождения, и его манеры были действительно превосходны. Я сразу сказал ему, что хочу увидеть и узнать как можно больше о различных дервишеских орденах, прежде чем вымрет то, что осталось от старого времени. В Европе и Америке, сказал я ему, очень мало литературы на эту тему. Меня также очень интересовала тема создания «высшего человека» дервишескими методами.
- Прежде всего, — сказал он, вдруг посерьезнев, — дервиши не вымирают, и никуда они не пропадают. Много живописных деталей, которые ты связываешь с ними, уходят, это правда. Но работа дервиша — как мы называем это — проникает в иную среду. Это происходит благодаря эволюции общества. Во-вторых, концентрироваться на теме «совершенствования человека» тебя, возможно, заставляет то, что ты с Запада. Ты должен знать, что у нас это происходит после реального переживания. В конце концов, когда ты понятия не имеешь, на что может быть похож «усовершенствованный человек», как и почему ты должен пытаться стать им? Если ты попытаешься сделать практики дервишей «западными», ты пойдешь не дальше, чем йоги, которые сделали некоторые из них «восточными». Они стоят на одной ноге, ты будешь стоять на другой.
Я понял, что он имел в виду, но я хотел знать, каким образом должен западный человек подходить к делу в этом случае.
- Это нечто более тонкое, чем ты привык думать, — тут же сказал он. — Ты видишь человека, говоришь с ним — и понимаешь, что он может учить тебя. Это твой человек. Может быть, тебе рассказывали о нем, и потом ты встретил его. Но ты должен быть очень осторожен, потому что есть великое множество полу- учителей. Не все они мошенники, как некоторые из тех, что торгуют в розницу компактными философиями на Западе. Но они жестко ограничены в том, чему могут научить. В определенный момент ты сознательно должен порвать всякие связи с ними.
Не мог бы он объяснить подробнее? Он мог, и сделал это.
- В других школах есть враждебность к иным формам учения. У нас, суфиев, этого нет. Всякий может получить пользу от чего угодно. «Нет худа без добра», как вы говорите. Но есть гораздо более важный момент. Видишь ли, среди суфиев самого учителя учат быть учителем.
